— Не говори ей, что я здесь. Я не могу встретиться с ней. Я замарана. Я слишком испачкана, начала рыдать я.

Он подался вперед, его глаза сверкали от еле сдерживаемой ярости.

— Ты не испачкана. Ты ангел со сломанным крылом, но сломанные вещи можно починить. Ты снова будешь летать. Я заставлю тебя летать, — уверенно произнес он.

Я ничего не могла ему ответить, потому что плакала навзрыд.

В нем было столько доброты, он тут же сдержал свое слово. Он призвал целую армию врачей, медсестер и специалистов, способных меня исцелить. Когда туман, вызванный наркотиками, испарился, и в голове прояснилось, мне захотелось от пережитого ужаса умереть. Я не могла забыть и как-то справиться с тем, что делала.

Все эти мужчины.

Все эти ужасные действия, которые я совершала.

Но тогда я находилась в режиме выживания. Меня ничего не волновало, единственное непреодолимое желание было выжить. Чувства были роскошью. Я ничего не чувствовала, несмотря на то, что так низко пала и деградировала.

Первое чувство, испытанное мной было ярость. Страшная ярость. Оно кипело и пузырилось, как лава, разливающаяся в моей крови. Оно съедало меня изнутри, накрывая с головой. Меня всю трясло от ярости. Я громко материлась. Я визжала и кричала. Я рыдала в течение нескольких часов. Я вся пропиталась ненавистью. Я ненавидела своего отца. Я ненавидела свою мать за то, что она позволила моему отцу продать меня.

Я ненавидела Валдислава.

Я ненавидела себя.

Я ненавидела весь мир.

Я ненавидела Бога.

Я даже ненавидела мою чистую, непорочную сестру. Я ненавидела, что она была настолько красива, что нашла такого замечательного мужчину Гая. И я направила всю свою ненависть на Гая. Я истошно кричала, визжала на него.

Естественно, я ненавидела людей, которые приходили ко мне, чтобы меня излечить. Я накинулась и оцарапала психиатра, пришлось удерживать меня слугам, чтобы я не причинила ей еще большего вреда. Она меня просто бесила. Сидела такая самодовольная, как сытый котяра, несущая полный бред.

— Что ты чувствуешь?

— Я чувствую, как будто крошат твою морду нах*р.

Все специалисты пришли к единому мнению. Меня слишком изуродовали морально, и я не подлежу амбулаторному лечению. На самом деле, основываясь на их профессиональном мнении, я бала более чем сумасшедшей, нежели нормальной. Они вынесли заключение — запереть меня в лечебницу и советовали Гаю не терять времени.

Он уволил всех специалистов и сделал совершенно нечто странное.

Он отправился в Тибет и лично попросил могущественного шамана пожить у него в замке и заняться моей реабилитацией. Не думаю, что шаман взял за это деньги. Скорее это была его собственная особая милость.

Мастер Йеше был с меня ростом. Я до сих пор помню тот день, когда он вошел. Я свернулась калачиком на кровати, засунув палец в рот, посасывая его с такой силой, что палец опух и покраснел. В тот день у меня не было приступа очередной ярости. Мой ум находился в полном оцепенении, но слезы, не переставая текли из глаз, от воспоминаний самой сильной боли, которую мне причиняли.

Одетый в синие одежды, он подошел к кровати, опираясь на искривленную черную трость. Я не могла как следует его разглядеть сквозь слезы. Могу только сказать, что у него была реденькая седая бородка, и маленькие узкие глазки, как щелочки на его круглом, нестареющем лице. Он очень близко подошел ко мне и провел указательным пальцем в шести дюймах передо мной.

И слезы прекратились. Я шокировано уставилась на него.

Он улыбнулся.

— С тобой все будет хорошо, — сказал он по-русски.

Его метод борьбы с моими неконтролируемыми приступами ярости и жуткой боли, был настолько странным, но все сработало.

Каждый день в течение трех недель мы встречались в фойе, наполненном ароматом лилий, пока не входило солнце. В первый день, я попыталась произнести «доброе утро», но он приложил палец к губам и показал на свои ноги. Он стоял босиком. Я тоже сняла свои ботинки, при этом не обменявшись с ним ни словом, так мы и отправились на нашу первую прогулку.

Мы обошли босиком огромную территорию вокруг замка. Мы ни разу не заговорили. Не обмолвились ни единым словом. Земля была настолько холодной, что подошвы ног посинели от холода, и я несколько раз поранилась о колючки и острые камни, но в конце прогулки я почувствовала себя немного лучше. Мои ступни с каждым разом становились более закаленными и, каждый день я чувствовала себя немного лучше, чем накануне. Демоны начинали отступать.

Я начала исцеляться!

Я по-другому стала воспринимать все ужасные и несправедливые вещи, которые со мной произошло, хотя я совершенно их не заслужила. Валдислав теперь уже никогда не мог снова приблизиться ко мне, приказывая, что мне делать, а также дотронуться до меня. В этой спокойной обстановке я стала потихоньку налаживать свою жизнь, становясь другим человеком. Я стала благодарной, что у меня появился еще один шанс. Еще один шанс, чтобы жить в мире с собой и впервые в жизни стать хозяйкой собственного тела. Теперь я уже с нетерпением ожидала приезда своей сестры.

В один из дней мастер Йеше покинул замок, но сказал напоследок. До сих пор я помню его слова, пока он пил чай со сливочным маслом.

— Первые шажки.

Произнося эти слова, он показывал пальцами, совершая маленькие шаги.

Для меня это были не просто слова, они обладают какой-то властью надо мной и остаются таковыми и сейчас. В любой ситуации, готовой лишить меня спокойствия и самообладания, я тихо произношу их, и тут же чувствую, словно тихо иду босиком по холодной утренней земле, вдыхая запах мха, прелой листвы и мокрой земли. И снова наполняюсь миром и спокойствием.

3

София

Гай со своего огромного роста смотрит на меня сверху вниз, его глаза излучают доброту и заботу.

— Мы не пойдем, если ты не захочешь, — нежно говорит он.

Любовь и благодарность к нему опять расцветают в моем сердце, когда я натянуто улыбаюсь.

— Не говори ей так, — встревоженно произносит моя сестра Гаю. — Она должна с чего-то начать. Здесь безопасно. Мы уже у двери. Она сможет это сделать.

— Не дави на нее, Лена. Мы никуда не спешим.

Я перевожу взгляд со своей сестры на Гая. Лена хмурится, все мысли и страхи отражаются у нее на лице. Она отчаянно хочет, чтобы я согласилась войти. Для нее это важная веха. Мой первый выход в общество, после более чем двух лет, проведенных в замке. За все это время я только один или два раза выходила в деревню, чтобы что-то купить.

Она очень переживает за меня, и мне не хочется ее подводить, но мои глаза с тоской отыскивают нашу машину в конце дороги. В голове я слышу голос мастера Йеше: «Первые шажки».

Я глубоко вздыхаю. Я смогу это сделать. Это моя жизнь. Я контролирую ее. Валдислав — это всего лишь ужасные воспоминания.

Я выдавливаю улыбку.

— Хорошо, Лена. Мы войдем в дом.

На лице сестры появляется облегчение, она улыбается.

— Слава Богу. Я обещаю тебе, София, ты не пожалеешь, что согласилась.

Гай утвердительно кивнув, подносит палец к дверному звонку, и дверь открывает улыбающаяся смуглая женщина в черном платье. Ее акцент похож на испанский. Она приветствует нас и приглашает зайти в тепло и уют, закрыв за нами дверь.

Внутри воздух наполнен запахом корицы и пряностей. Я слышу смех из дальних комнат дома.

Я с любопытством осматриваюсь вокруг.

Холл с высоким потолком, с полом, выложенным из отполированного гранита, выглядит празднично, украшенный рождественскими гирляндами, в углу я замечаю домик Санты в лесу. Рядом с дверцей находится тарелка с печеньем и стакан молока.

Я улыбаюсь, видя такое гостеприимство, предназначенное Санте.

С самого маленького возраста я знала, что Санта-Клауса не существует. Мой отец даже не предпринимал никаких попыток вдохнуть в нашу жизнь хоть какое-то волшебство. Как замечательно, что дети Баррингтонов имеют такую возможность.